Инспектор Нил посмотрел на телефон. В любую минуту могли позвонить из больницы Сент-Джудс.
Конечно, не исключено, что внезапная болезнь мистера Фортескью была вызвана естественными причинами, но доктор Айзекс из клиники Бетнал-Грин придерживался другого мнения, равно как и сэр Эдвин Сэндмен с Харли-стрит.
Инспектор Нил нажал кнопку вызова, удобно встроенную в стол рядом с его левой рукой, и попросил зайти к нему личную секретаршу мистера Фортескью.
Мисс Гросвенор отчасти удалось восстановить свою горделивую осанку, но лишь отчасти. Она вошла испуганная, лебединого скольжения не было и в помине, и сразу же агрессивно заявила:
– Я этого не делала!
– Правда? – пробурчал инспектор Нил как бы между прочим.
Он указал ей на кресло, в которое мисс Гросвенор всегда садилась с блокнотом в руках, когда мистер Фортескью вызывал ее для диктовки. Она неохотно села и встревоженным взглядом окинула инспектора Нила. Инспектор Нил, тотчас давший волю своей фантазии: соблазн? шантаж? платиновая блондинка перед судом присяжных? и так далее – вселял спокойствие и выглядел слегка глуповатым.
– С чаем ничего не было, – с ходу вступила мисс Гросвенор. – И быть не могло.
– Понятно, – сказал инспектор Нил. – Будьте любезны, ваша фамилия и адрес.
– Гросвенор, Айрин Гросвенор.
– Как именно пишется фамилия?
– Как площадь.
– Адрес?
– Рашмур-роуд, четырнадцать, Масвелл-Хилл.
Инспектор Нил с удовлетворенным видом кивнул. Соблазн отпадает, сказал он себе. Как и любовное гнездышко. Респектабельный дом, живет с родителями. Шантаж тоже ни при чем.
Очередной набор умозрительных теорий – в корзину.
– Значит, чай готовили вы? – любезным тоном спросил он.
– Да, так вышло. То есть это вообще моя обязанность.
Не спеша инспектор Нил выудил из нее весь ритуал утреннего чая мистера Фортескью. Чашку, блюдце и заварной чайник уже запаковали и отправили в соответствующий отдел на анализ. Теперь инспектор Нил выяснил, что к чашке, блюдцу и заварному чайничку прикасалась Айрин Гросвенор, и только она. Воду в чайник, которым пользовались все сотрудники, из-под крана наливала опять же мисс Гросвенор.
– А сам чай?
– Мистер Фортескью пьет свой чай, особый, китайский. Он стоит на полке в моей комнате, за этой дверью.
Инспектор Нил кивнул. Спросил насчет сахара и выяснил, что сахар мистер Фортескью в чай никогда не кладет.
Зазвонил телефон. Инспектор Нил взял трубку. Выражение его лица слегка изменилось.
– Сент-Джудс?
Он кивнул мисс Гросвенор, давая понять, что она свободна.
– Пока все, мисс Гросвенор, спасибо.
Мисс Гросвенор торопливо покинула кабинет.
Инспектор Нил внимательно вслушивался в звуки писклявого и бесстрастного голоса, летевшего по проводам из больницы Сент-Джудс. Он сделал карандашом несколько загадочных пометок на уголке лежавшего перед ним блокнота.
– Умер пять минут назад? – переспросил он.
И тут же скосил глаза на часы. Записал: двенадцать сорок три.
Бесстрастный голос сообщил, что с инспектором Нилом желает говорить сам доктор Бернсдорф.
– Хорошо, – согласился инспектор Нил, – давайте его сюда, – слегка шокировав владелицу голоса такой беспардонностью, ибо она произнесла имя доктора с явным почтением.
Послышались какие-то щелчки, гудки, невнятные голоса где-то вдалеке. Инспектор Нил терпеливо ждал.
Потом безо всякого предупреждения его оглушил густой бас – он даже отодвинул трубку от уха.
– Привет, Нил, старый стервятник. Опять со своими трупами?
Инспектор Нил и профессор Бернсдорф познакомились примерно год назад – велось дело об отравлении – и с тех пор изредка перезванивались и встречались.
– Что, док, наш человек умер?
– Да. Когда его привезли сюда, было уже поздно.
– А причина смерти?
– Само собой, будет вскрытие. Вообще случай довольно интересный. Я даже рад, что мне придется им заниматься.
Профессиональный задор в богатом обертонами голосе Бернсдорфа сказал инспектору Нилу по крайней мере об одном.
– Ты считаешь, что смерть не была естественной, – сухо констатировал он.
– Какая там, к чертям собачьим, естественная, – экспансивно прогремел доктор Бернсдорф. – Пока это, сам понимаешь, неофициально, – с запоздалой осторожностью добавил он.
– Понимаю. Понимаю. Само собой. Его отравили?
– Несомненно. Мало того – только это неофициально… строго между нами, – готов побожиться, что знаю, чем именно.
– В самом деле?
– Токсином, сын мой. Токсином.
– Токсин? Первый раз слышу.
– Не сомневаюсь. Совершенно необычный яд! Восхитительно необычный! Я бы и сам нипочем его не распознал, но с месяц назад у меня был похожий случай. Ребятишки играли в дочки-матери, так вот, они сорвали с тисового дерева ягоды и положили их в чай.
– И тут это же? Ягоды тисового дерева?
– Ягоды или листья. Очень ядовитые. Токсин – это, разумеется, алкалоид. Что-то не помню, чтобы его применяли намеренно. Весьма интересный и необычный случай… Ведь все травят друг друга гербицидами, эти гербициды у меня уже в печенках сидят. А токсин – это просто конфетка. Я, конечно, могу и ошибаться – и ты, ради бога, на меня пока не ссылайся, – но сдается, что я прав. Да и тебе небось такое дело интересно. Все-таки что-то новенькое!
– Все поют и веселятся, да? Кроме жертвы.
– Увы, несчастному не повезло, – согласился доктор Бернсдорф без особого огорчения в голосе. – Сыграл в ящик.
– Он перед смертью что-нибудь сказал?
– Один из твоих людей сидел около него с блокнотом. Он все записал, слово в слово. Тот что-то бормотал насчет чая… будто ему на работе что-то подсыпали в чай… но это, конечно, бред.